Наталья Зубарева

Сoдержание:

О себе:

Родилась в г. Вильнюсе. Закончила институт текстильной промышленности в Питере. В Питере постоянно бывала на собраниях литобъединения Михаила Яснова и литобъединения Вячеслава Лейкина. И у Яснова , и у Лейкина я тихо сидела в углу, молчала и слушала . Я - большая поклонница таланта Вячеслава Лейкина ещё с той поры.
Печаталась в литературных изданиях Вильнюса и Москвы. Участвовала в работе вильнюсского русского литобъединения Русло. Александра Григорьевича Лысова, организатора и руководителя объединения, очень люблю. Своих товарищей по Руслу тоже люблю, особенно Киру Извекову, Григория Заварина и Ирину Мастерман.
Получила поощрительную премию и диплом на литературном конкурсе русских эмигрантов, проведённом музеем А. Пушкина в Нью- Йорке в 2003г. Работаю в швейном цеху. В нашей семье трое детей.

Теория маленьких радостей. 
  
Жизнь -- довольно скверная штука, 
но в ней есть свои маленькие радости. 
Я сдаю курсовую работу -- 
и вздыхаю от облегчения. 
Я делаю подарок подруге -- 
и скачу, как индеец на празднике. 
Или в дождик, осенним вечером, 
когда горят фонари  и блестят тротуары, 
я смотрю на сияющий мир -- 
и улыбаюсь. 
  
А онажды моя судьба-злодейка 
расщедрилась на сказочный подарок --- 
послала мне родственую душу! 
Но, по своему злодейству, ненадолго. 
  
И вот сколько я с той поры маюсь... 
Что, бедный теоретик-самоучка, 
мало тебе маленькой радости? 
  
  
  
  
	* * * 
				Д. 
Я не новичок в пустыне одиночества, 
но жажда любви так мучительна, 
что  частенько и я гоняюсь за миражами. 
  
Мой единственый маленький оазис! 
Но ты-то ведь у меня был настоящий?! 
  
  
  
  
	* * * 

Я люблю золотую осень, 
а осень в Павловском парке 
я люблю ещё больше. 
Знаете,на вершине лестницы, 
ведущей ко дворцу от Славянки, 
живёт мой знакомый львушка. 
  
В Питере и в его окрестностях 
столько львов, всяких и разных! 
Но люблю я вот этого, 
с головой почему-то набок, 
как у обиженного ребёнка. 
Когда я первый раз его увидала, 
я весь день ходила с головой набок! 
  
Мне кажется -- прошла вечность, 
как я уехала из Ленинграда. 
Кто теперь, интересно, треплет 
моего приятеля за ушко? 
Кто приносит ему в подарок 
золотистые кленовые листья? 
  
  
  
  
	* * * 

Я не знаю, как там, по ту сторону. 
Я не знаю, что там, в ином мире. 
Хорошо ли там моему папе? 
И теплее ли его вечный покой 
оттого, что мы жалеем о нём? 
  
Я не знаю, как там, у других людей, 
но что у папы была душа -- это точно. 
Вот только где она, душа моего папы? 
Когда мой малыш улыбается во сне, 
не дед ли заботится об его добрых снах? 
  
Для папы уже нет никаких вопросов, 
а мне -- уже никуда от них не деться. 
Когда я умру, какой я увижусь моему мужу? 
Нежной ли мамой запомнит меня мой сыночек? 
И над моими стихами на случайных листках 
перехватит ли дыхание  у кого-нибудь так же, 
как  у меня, бывало, над стихами других? 
А мне на том свете это хоть как-нибудь отзовётся? 
  
  
  
  
Письмо питерским друзьям.  
  
Мне и Литва -- уж не родня, 
и вечной мачехой -- Россия. 
Как вы живёте без меня, 
любимые и дорогие? 
  
Кляну я нашу нищету, 
кляну я визы и границы. 
Когда я в Питер попаду? 
Или мечтаниям  не сбыться? 
  
Идут года --без вас, без вас. 
Растут без ваших наши дети. 
Но дружбы нить не порвалась, 
и сердце живо только этим. 
  
Мне снится, что,  не чуя ног, 
взлетаю по родным ступеням, 
вот ваша дверь,  вот  ваш звонок -- 
и просыпаюсь я в смятеньи.      
  
Увидеться, поговорить, 
да помолчать бы с вами рядом, 
да спеть, да выпить-закусить, 
ну что ещё для счастья надо? 
  
Мне и Литва  -- уж не родня, 
и вечной мачехой -- Россия. 
Не забывайте же меня, 
любимые и дорогие. 
  
  
  
  
	* * * 

Есть, есть любовь на белом свете, 
и другие чудеса есть тоже. 
А души человеческие всегда одиноки. 
  
Такова жизнь, ничего не поделаешь -- 
и любовь есть, и души одиноки 
неизменно и бесконечно. 
  
  
  
  
Мой Вильнюс.      
  
Вильнюс, конечно, симпатичный городишко, 
с давней историей и разного рода красотами. 
Всё это я, конечно, очень люблю, 
но вот умирать буду -- мне привидится только 
моя родная улочка с деревянными домишками, 
с садиками-огородиками и сарайчиками 
для угля, дров, а то и для кабанчиков или курочек. 
Мне привидится наша старая хибарка, 
ива с жёлтыми серёжками 
и чудесные лиловые ирисы 
под самым-самым моим окошком. 
Мало того, что я пролетарская дочь, 
так ещё у меня было босоногое деревенское детство 
в самом центре города Вильнюса. 
Наша местность близ колхозного рынка 
от автозаправки до хлебозавода и далее до речки 
называлась в народе Лосёвкой 
в память, что ли,  когдатошнего помещика Лосева. 
Народ у нас был ой-ёй ёй какой, 
и пьянствовали, и в семьях скандалили, 
но на общих дворовых застольях 
все дружно пели песни 
на половине языков Советского Союза. 
Давно снесли мою родимую Лосёвку, 
от садиков-огородиков ничего не осталось, 
ни вишенки, ни кусточка белой сирени, 
тем паче малинника-смородинника-крыжовенника, 
где я вечно пряталась с книжками 
и где, как читала про гибель шолоховской Аксиньи, 
слезьми землю на метр прожигала. 
Там теперь большой универсам, магистраль, 
понаставили дурацких киосков, 
а остался один прежний лосёвский тополь, 
так это тот, с которого я в детстве свалилась. 




Подражания  японским хайку. 

	* * *
Луч солнца -- забелел 
уголок письма в почтовом ящике. 
Я дождалась весны! 
  
	* * *
Светает. Трель соловья. 
Вижу, вижу его на берёзе, 
вон, на самой вершинке! 
  
	* * *
Зелёный клён лишь с одной 
веткой в багряных листьях -- как человек 
с одной седой прядью. 
  
	* * *
Фонарь, берёза в снегу, 
каждая веточка видна в отдельности, 
и снег в лёгких искорках. 
  
	* * *
Тихо, мелкий дождик, 
клёны в багрянце и я одна. 
Как чудесно... 
  
	* * *
Кладбище. Могилка 
чужого ребёнка. Среди цветов -- 
пластиковый утёнок... 




В моих владениях. 
  
У меня во владениях нет строгого порядка. 
Если поискать, попадаются и детский смех, 
и дружеский привет, и чудесные закаты, 
и удачные мои творения -- детские одёжки. 
Но это -- если искать. 
А основной пейзаж -- 
всяческие виды борьбы за выживание, 
 обычные тоска и усталость. 
Я не запираю своих дверей, 
но и не держу их, понятно, настежь. 
А что эту дверь мало кто замечает, 
так оно и к лучшему. 
Да, за этой дверью 
я бегу навстречу чужому человеку 
да так, что -- о-о-о!  -- только юбка полощется на ветру. 
Но именно там и только там 
на зелёном взгорке 
в сентябре цветут одуванчики. 
Именно за этой дверью звенит ручей, 
в котором я намываю свой золотой запас. 
Да где бы иначе я брала силы 
не на попрёки и раздражение, 
а на улыбку и ласку для своих близких? 



  
	* * * 

Ты не мог быть в моей жизни, 
но ты в моей жизни -- был. 
Ты не можешь быть в моей жизни, 
но ты в моей жизни -- есть. 
Ты и не будешь в моей жизни, 
но ты останешься в ней навсегда. 
  
А если б меня спросили, я бы не сумела объяснить. 
А если бы мне не поверили, я бы не стала убеждать. 
Но через все возможные невозможности 
светит и греет наша любовь. 
  
А вздумают меня обвинять, то пусть лучше и не пробуют. 
                                         
  
  
  
Гадкий утёнок. 
  
Как живу? Нормально живу. 
А что --куры? Что -- гуси с индюками? 
Если разобраться, все мы  -- птицы. 
Теперь --  я со многими из них лажу. 
А с кем не лажу, так я -- не первый день лебедь, 
в случае чего силёнки есть отбиться. 
  
А с лебедями как? Встречаюсь. Конечно. 
Ну не так часто, но всё-таки, удаётся. 
Как относятся? Хорошо относятся. 
Лебеди -- они вообще очень славные. 
Да из меня тож лебедь вышел симпатичный. 
Я даже считаю -- краше некоторых. 
  
Но...но бывают такие вечера... 
Усядусь в уголочке на птичьем дворе, 
нахохлюсь и думаю... О чём? Нет, о ком -- 
о моём знаменитом собрате. 
Как ему жилось потом, среди лебедей? 
Что делалось у него на сердце? 
А он -- смог забыть, что был -- гадким утёнком? 
  
  
  
  
	* * * 

От кого после смерти остаётся одна труха, 
а кто после и вовсе оказывается святым. 
Ну я-то уж точно на ангела не потяну, 
а как бы хотелось оберегать своих близких ... 
  
В промозглый осенний вечер 
я не смогу укрыть от дождя и ветра, 
вот разве что устрою краткое затишье, 
чтоб мои дорогие смогли отдышаться 
и им бы легче добежалось бы до дому. 
  
В пасмурный день -- я только слабый луч, 
но от которого мир может заиграть всеми красками. 
И я -- не спасение от душевных мук, 
я -- так, всего один взгляд, но тот самый, 
по какому человек узнаёт, что его любят.
А мои дети в чёрную минуту 
не забудут  помолиться теми молитвами, 
что мы учили когда-то вместе. 



  
	* * * 

Вы-то навряд ли мне улыбнётесь. 
У меня жизнь и вообще... Эх, да что говорить! 
Но я -- Вам -- улыбнусь. 
  
Вот чем хороши мои сорок два года -- 
а  тем, что я определилась: 
да, этот мир не совсем таков, 
каким бы я хотела, чтобы он был, 
но и каков есть, мир стоит любви. 
  
И я уже в силах посидеть в сторонке, 
оттуда глядя на Вас и общий праздник. 
Разве моя душа не полна до краёв? 
Встреча с Вами -- она уже случилась. 
И Ваш прекрасный образ --- 
он уже запечатлелся в моём сердце. 
  
Так Вы мне не обрадуетесь? 
Ну что же, навязчивость -- это не мой стиль. 
Я -- Вам -- улыбнусь, и только. 
  



	* * * 

Да, я как раз из тех, 
вот из тех самых,что могли бы вдохновить 
и старого еврея-атеиста 
принять крещенье в церкви православной. 
  
Но я вполне готова и к тому, 
что могут не узнать меня при встрече. 
Не помнят и не любят? 
Ну что ж, и это может быть. 
  
И всё-таки   --  не плакаться 
на горечь одиноких странствий 
я в Божий храм иду. 
Иду благодарить 
за то, что забывать я не умею. 
Иду просить, 
чтобы любовь не гасла, 
моя любовь.