Кира Извекова

		Из цикла "Развалины души"


	* * *
   
Мы на дне Океана
Из воздуха и облаков.
К нам стремятся туманы,
Пробивая пушистый покров.

К нам спускаются воды,
Снегопадом, дождями росой.
Или, в час непогоды,
Оглашаются своды грозой.

Мы на дне Океана
Рождаемся, старимся, мрем.
Но, как рыбки, упрямо
Возвращаемся в свой водоем.

Но, как донные рыбки,
Не знаем, что там, наверху,
Космос стелется зыбкий,
Нейтринную гонит труху. 

Там бесцветно-беззвучно
Набегает на берег прибой.
Там, на призрачных кручах,
Обретут наши души покой.

    

Минута света

Минута света,
Мотив несносный,
Шумят под ветром
Ночные сосны.
Запахло лавром,
Прогнись сильнее;
Был Минотавром -
Убит Тесеем.
Дрожат коленки,
Мегрэ наскучил;
Люблю я пенки
И перец жгучий.
Луна зевнула:
- Ах, солнце, где ты? -
Жизнь промелькнула
Минутой света.



	* * *

Напишу я белый стих
О зиме сугробной.
Напишу я черный стих
О тоске утробной.

Стих зеленый напишу
О траве пырее.
И тебя не попрошу:
- Приходи скорее.

Напишу бесцветный стих,
Бессловесный, робкий,
Как борей под утро стих,
Заалели сопки.

На окошко подышу -
расцеплю засовы.
Стих последний напишу -
Ирисно-лиловый.
 


	* * *

Там теплее и уютней,
Где душа согрета лютней,

Где в беседке зетененной
Пьют холодное вино.

Там уютней и теплее,
Где в камине угли тлеют,

И не надо притворяться:
Пьеса сыграна давно.



	* * *

Заболело слово
Злою скарлатиной
И твердит "корова"
Вместо "балерина".

Краска, верно, сгинет,
Подцепив желтуху.
Перед ней - богиня,
На холсте - старуха.

Нота опустилась,
Вся пошла паршою
И поет про силос 
С легкою душою.

На уснувший город
Сказка не прольется.
И не скрипнет ворот
Старого колодца.



Восточный ветер

Восточный ветер. Тихое нытье.
Шитье по глади веток. Блюз тоскливый.
Дрожат на черенках литые сливы,
И плавится стеклянное литье.

Цветные слезы. Мой калейдоскоп.
Прозрачный сель. Фантом. Фата-моргана.
Стоять на грани весело и странно.
Восточный ветер. Сливы. И озноб.

Цепной скулеж. Последняя труба.
Легко и страшно потерять обличье.
Но крепко шею черенок набычил,
Улегся ветер. Значит, не судьба.



Репей и роза

Если вы обожаете розу,
Я назло выбираю репей.
Вы не любите скрипа дверей -
Ах, вогнать бы вам в сердце занозу!
Ах, вогнать бы вам в сердце любовь,
Занозить, заразить, как испанкой,
Душу б вывернуть вам наизнанку,
Запустить бы вам бешенство в кровь!
Запустить бы вам в мозг бормашину,
Так встряхнуть, чтоб лишились вы сна!
Чтобы пища была не нужна,
Чтоб, как нищий, согнули вы спину.
Чтоб, как нищий, ко мне приползли:
Мол, теперь я репей выбираю.
Но вы любите розу, я знаю.
Я - назло - Сальвадора Дали!



Серафимы

Секрафимы прилетели.
Веет нардом от одежд.
Но никто-никто не видит
Их тяжелых сонных вежд.

И никто-никто не слышит
Трубных кликов роковых.
Только трескаются скалы,
Погребая всех живых.

Только лезут к небу воды,
Только рушатся мосты -
Равнодушны Серафимы,
Неулыбчивы, чисты.

И никто-никто не знает,
Что буквально рядом с ним
Пролетел, теряя перья,
Белый-белый Серафим.



		Из цикла "Дом-фантом"


Бражник

Бражник бьется в стекло.
Там темно, здесь светло.
Наша лампа для бражника - Бог.

Бражник слеп от тоски.
Взмахи крыльев резки.
А к утру, смотришь, бедный, издох.

Снова лампы зажглись.
Снова хрупкая жизнь
Просит, бьется: впустите меня!

Ночь - мой кров, ночь мой дом,
А душа - за окном,
Там, в святилище Бога огня!

Плачу я над тобой,
Бражник, брат мой родной,
И, безумный, лечу невпопад...

Здесь мой кров, здесь мой дом,
А душа за окном,
В черной воле без дна и преград!  



Михрютка

Как явь отличить от нави?
Как мост проложить по крышам?
Вот ветер ударил в ставень,
Но в доме его не слышат.

В том доме михрютка зажил.
Он шьет по ночам перчатки,
Чтоб руки сберечь от сажи,
Чтоб длани были в порядке.

Чтоб взяться рукою чистой
За горло мира живое.
Трубите громче, горнисты!
Тяните дольше, гобои!

Вяжись, прощальная нота,
На шее веревкой пеньковой!
Души тоску и заботу -
По принципу Казановы.



	* * *

Ломаные линии, острые углы.
Брошеные цинии, пыльные чехлы.
Серенькая комната, грязная тахта.
Где-то отзвук топота в поисках кота.

Здесь лежали пряники, ныне - сухари.
Съедены все драники и картофель фри.
Маленькое облачко вырастет в грозу,
Задрожит иголочка, сгонит стрекозу.

Хоть страдай, хоть мучайся - налетит январь.
Снег и ветер случатся - вскроют календарь.
Сумерки-то синие, всюду царство мглы.
Ломаные линии, острые углы...
 


Баллада о храбром ручье

В далекой солнечной стране,
Где много какаду,
жил несгораемый в огне
Ручей по кличке Ду. 
Он с колыбели ощутил,
Что жизнь - отнюдь не рай:
Его любой животный пил,
Лакая через край.
Его лакал голодный лев.
И, облизнув усы,
Зевнув во весь огромный зев,
Он зрел свои красы.
- Пошто, - сказал он,- ты течешь
Вертляво, крошка Ду?
Ты от изгибов устаешь,
Брось эту ерунду!
Ручей испуганный затих...
Чу - новая беда!
Теперь любой укажет псих:
- Теки, дружок, туда.
Мол, не шали,не выходи
За рамки берегов.
И наконец, не выводи
В себе вообще мальков!
И, весь от страха зазыбев,
Взопревши до песка,
Ответил Ду: "Преславный лев,
Я не устал пока..."
Но этот дерзостный ответ
До льва не долетел:
Царь уходил искать обед,
Лишь мокрый хвост блестел.


     
	* * *

Мы кого-то искали в ночи
Без желанья, без сна, без свечи.

Мы искали его по углам,
По скрипучим паркетным полам.

Он искал нас, призывно дыша.
По гостиной бродила душа.

Билось сердце его в такт часам,
Из зеркал улыбался он нам.

Мы его под столом не нашли,
Только складки непрямо легли,

Только сыпью пошел потолок,
У портьеры отстал уголок,

У рояля разладился строй;
Только треснул кувшин голубой.

Где-то тонко звенели ключи -
Никого не нашли мы в ночи.